Иногда совсем баклан и не горжусь.. Благополучно началась новая ЗФБ где я совсем рыбодебил а я еще за предыдущую не отчиталась.
Итак, четыре команды, в двух пробулькала под корягой..
читать дальшеВ наличии два крафта и одно миди..
Для команды Сейлор Мун бисерное колье.Ужснх две недели возни, и все равно что-то не то
URL записи
Для команды феанорингов как-бы ожерелье. Вышитый кулон и плетеная цепочка, предполагалось что-то игровое. Теперь надо найти феаноринга, которому я это подарю.
Вообще, у нас в команде было много крафта, феаноринги мы или погулять вышли?
URL записи
Ну и..и часовню тоже я.. В смысле - этого МС, и достижение разблокировано - у меня в треде поругались. Исключительно о литературе, чо..
И соответственно, моя законная ачивка.
Итак, четыре команды, в двух пробулькала под корягой..
читать дальшеВ наличии два крафта и одно миди..
Для команды Сейлор Мун бисерное колье.
14.02.2015 в 21:41
Пишет WTF Sailor Moon 2015:URL записи
Для команды феанорингов как-бы ожерелье. Вышитый кулон и плетеная цепочка, предполагалось что-то игровое. Теперь надо найти феаноринга, которому я это подарю.
Вообще, у нас в команде было много крафта, феаноринги мы или погулять вышли?
13.02.2015 в 23:51
Пишет WTF House of Feanor 2015:URL записи
Ну и..
19.02.2015 в 23:54
Пишет WTF House of Feanor 2015:WTF House of Feanor 2015 - R – NC-21 - миди 2
Название: Неисповедимы пути
Автор: Raiven_Konnol, бета - Morane
Размер: миди, 6031 слово
Пейринг/Персонажи: Маглор, Маэдрос, Финрод, Берен/Лютиэн, Келегорм, Карантир, Улфанг, упоминается Тингол
Категория: джен
Жанр: приключения, драма, AU
Рейтинг: R
Предупреждение: насилие, смерть персонажа
Краткое содержание: Маглор оказывается в Нарготронде, когда туда приходит Берен
Примечание и самую капельку спойлер от автора: читать дальшеМогут ли феаноринги отказаться от своей Клятвы и от Сильмарилла? Есть такое мнение, что даже должны. Но мы-то знаем, что в Арде отказаться от клятвы — само по себе преступление. Казалось бы — положение безвыходное, но Эру — всемогущ и большой затейник. Кто имеет хоть каплю веры в Него — подвинет и эту гору.
Размещение: без ограничений
Иногда так и хочется сказать, что жизнь не учит ничему. Будь старшенький на этом дурацком совете, все точно сложилось бы не так погано. Как и раньше, Маэдрос был лучшим вождем, предводителем, командиром… Был старшим.
По крайней мере, он удержал свою крепость. Да что там, он хотя бы не был на охоте, когда начался штурм.
На самом деле, конечно, конный отряд Маглора выдвигался на разведку. Черная крепость периодически стряхивала излишки злобной силы, прощупывая оборону нолдор: попадались и разведчики орков, и просто особо глупые-злобные, сунувшиеся наудачу. Но в этот раз разведчикам досталась лишь приятная прогулка, непуганое зверье и тихий вечер в походном лагере в предгорьях: огромные звезды над головой, тишина вокруг и заманчивый сладковатый аромат оленины, жареной на углях.
От этого запаха потом еще долго будет тошнить.
Их лагерь оказался удачно расположен ближе к хребту и повыше уровня горных проходов, потому, когда по равнине с северо-востока докатилась огненная река и хлынула меж скалами — до них дошла только волна раскаленного воздуха. Лица опалило сухим жаром, поддоспешники моментально взмокли от пота под разогретыми доспехами.
Когда огонь схлынул, вокруг них осталась подвявшая, но зелень, а внизу уже было черно от напрочь выгоревшего кустарника, и только кое-где догорали остовы редких деревьев. И вот тогда по еще горячим камням, через еще кружившийся в воздухе пепел пошли орки — темная безбрежная река, затопившая предгорья и проходы в горах. Разведчикам и здесь повезло – возвышение скрыло их от вражьих глаз, а они видели все – но это было по-настоящему мучительно: видеть и не иметь возможности сделать хоть что-то в помощь оставшимся за горным хребтом, в малых крепостях, караулящих эти проходы... И в Эстоладе.
Мысль просто врубиться на скаку в эту железную реку и убивать, пока сил хватит, была соблазнительной — но совершенно нелепой. В этом смысле явление Червя оказалось в чем-то даже вовремя. Он-то, в отличие от орков, никуда не торопился и не сильно озаботился дополнительной охраной собственной туши. Его малое сопровождение сняли разом. Но следом расстановка сил переменилась в мгновение ока — «туша» могла и сама о себе позаботиться. Подойти близко и поднять на копья мешал огонь, брошенные копья не пробивали твердую чешую на боках и спине. А дракону, казалось, даже нравится суета вокруг себя любимого — с нападающими он разделывался не спеша, как бы даже красуясь. И потом, когда атака разбилась, преследовал уходящих почти вальяжно — никуда, мол, не уйдете, не спрячетесь, сожгу все равно.
Сжег бы — да спасли горы, родные, изученные до последнего камешка. На крутой каменистой осыпи всадники удержались привычно, даже вырвались вперед, а дракон поторопился, съехал почти на хвосте — и внизу встретил пузом большие, острые камни. Теперь дракон ревел, будто от боли, и плевался огнём ещё более яростно, но куда менее точно. Удалось даже добавить отточенной стали все в то же пузо, пока тварь, воя, отплевываясь и орошая землю черной кровью, отползала к своим. Хотелось бы надеяться, что там она и сдохнет, но с добрыми надеждами как-то не складывалось. Кавардак с драконом они устроили заметный, и в стане врага ими заинтересовались всерьез — пришлось просто бежать. Обожженных лошадей добили — и это получилось более милосердно, чем с тяжело обожженными эльдар. Те сначала кричали на плащах и самодельных носилках, потом стонали, потом попросту затихали... Их уговаривали — держитесь, еще немного… Но тропы к крепостям оказались перекрыты, как и к Эстоладу. Некоторые умерли уже в Аглоне — целители не справились с последствиями ожогов. Но те, кто выжил, успели даже поправиться, пока опять не пришлось бежать — Аглон в осаде продержался немного дольше.
Что Эстолад пал, а Химринг выстоял, узнали уже в Нарготронде. Можно было выдохнуть, впервые за долгое время выдохнуть эту ледышку из груди, потому что Маэдрос жив и держит свою крепость. Через кипящее безумие войны письма проходят так редко, но тем более они ценны.
«…Кано, часть твоего гарнизона в Химринге, мирных вывели почти всех, дракон на штурме не показывался…»
«…Уже польза — не зря гоняли. Или он нас гонял. Но в любом случае — не зря. Нам выдвигаться к Химрингу?..»
«Сейчас для военного похода слишком опасно, ждите. Займитесь делом — в Дортонионе тоже орки. Позаботься о братьях…»
«…будто они маленькие…»
Позаботился, как же... Дурацкий совет, дурацкий смертный — все пошло не так.
Не то чтобы не получилось совсем ничего. Куруфин и Келегорм под ледяным взглядом старшего брата изъяснялись настолько вежливо и спокойно, насколько вообще умели, и к оружию не тянулись, хотя мало кто бы не понял, как им сейчас хочется сомкнуть ладони на рукоятях мечей, видя их руки, неприкаянно теребящие края одежды. А потом и сам Маглор очень старательно и рассудительно обосновал, почему сейчас не надо ничего делать, никуда ходить, а нужно успокоиться, подумать, посоветоваться — например, с другими правителями и военачальниками нолдор, написать им, послать гонцов. С ним соглашались — с каким-то даже явным облегчением, ведь вежливо высказанные или нет — угрозы феанорингов напугали народ Нарготронда. Никому не хотелось никуда идти, а тут по форме даже и не отказ, но…
Только смертный все темнел лицом и отводил взгляд. Не стыдливо, не испугано, а так — будто не хотел, чтобы слишком многое в этом взгляде прочли.
И Финрод снял корону, посмотрел на нее недоуменно, как на что-то, совершенно здесь неуместное, только выбросить. Не бросил — отдал Ородрету.
— Возьми.
— Надолго? — средний Арафинвион смотрел с явным отчаяньем, ему очень хотелось бы, чтобы у брата просто лоб под короной зачесался, но видно же — другое.
— Пока я не вернусь… наверное, — тихо. И дальше вроде и голоса не повышая, но уже так, что услышали все. — Я иду. Кто со мной?
С Королем пошло десятеро. Странно и дико — всего-то. И город они покидали так, словно не хотели лишних взглядов и слов — дождливой осенней ночью. Удивились ли, когда уже на рубежах их догнал еще один воин, снаряженный по-походному? Да пожалуй, что.
— Я иду с вами, — да, Арато, да, вот так вот — ставлю перед фактом.
— Братья то знают? — на столь ошеломляющее решение надо же что-то ответить. Но едва ли не впервые прославленного книжника и менестреля подводят слова — других не находится.
— Узнают. Потом.
Забавно. Артафиндэ смотрит так, будто разрывается меж желанием приветственно обнять кузена и столь же желанным — развернуть и отправить обратно к городу. У его десятки взгляды одинаковые — недоверчивые, колючие, почти враждебные. А вот человек глядит так спокойно-вопросительно, внимательно, оценивающе. А не обнаглел ли ты окончательно, юнец? Ну, вот на тебе тогда.
— Да, смертный, как там тебя… — оскорбление, намеренное и явное — эльфы ничего не забывают и в именах не путаются. — Ты только не подумай, что я иду помогать тебе. У тебя своя Клятва — у меня своя. Ты решил довериться своей Судьбе — что же, мне это тоже подходит, посмотрим, чья Судьба… — «судьбее» — едва не ляпнул, да что ж такое — так и тянет свести все высокие речи к почти приятельской шутке. — Чья Судьба куда и к чему приведет.
Претензия на Камень высказана почти прямым текстом. Что Маглор ожидал, высказав ее — он и сам не понял. То ли просто уязвить нахала, то ли что соперник сорвется, наговорит гадостей, а то и полезет в драку — и тогда его можно будет просто убить и развязать хотя бы этот узел на силках клятв и обещаний. Но смертный только вот так же спокойно кивнул.
— Принято.
Надо же! Ну прости, Арато, не ожидал, что юнец у тебя в отряде не довеском — а с правом решающего голоса, но теперь уже не отвертишься, и у тебя еще один спутник. Да, вот теперь давай обнимемся, и я тоже рад возможности сходить убиться в твоей компании.
Что не довеском — было заметно и так. Смертный держался наравне с эльдар и в переходах, и в ночных караулах. А кое в чем — например, умении скрытно передвигаться по лесу — и превосходил, хоть это и казалось невероятным. Не то чтобы для Маглора это что-то меняло…
Единственное — человек не охотился. И от мяса отказывался. А вот найти рыбу и споро и успешно порыбачить мог на любой воде чуть больше лужи. Естественно, в конце концов у него поинтересовались… Вернее, когда десятке надоело демонстративно игнорировать причину похода — подначили уже почти приятельски: а не сложновато ли без мяса в лесу было?
— Может, и сложно, так и что? Я когда один остался… — на мгновение ему перехватило горло спазмом, но когда заговорил — горечи в голосе уже не было, вспоминалось другое. — Звери и птицы помогали мне. Они разговаривали со мной. Да, эдайн не умеют понимать кэлвар, но зверюшки-то об этом не знали. Они стали моими друзьями. А друзей не едят, даже когда очень тяжело.
— А рыба? — поинтересовался все же кто-то.
— А рыба же не разговаривает, — и потупился смущенно, будто опасаясь, что его засмеют за слишком человеческий подход. Но сразу поднял взгляд, смотрел уже весело — а давайте...
— Вот было дело, на рыбалку нас вышло трое: я, медведь и отряд орков…
Дружный смех сопровождал байку о том, как количество участников рыбалки убавилось на один — один отряд.
В ночные караулы распределяли по двое. Маглор всякий раз испытывал весьма противоречивые чувства, оказываясь в карауле с Финродом. Радовался — потому что гори вся эта история пламенем Ангбанда — но они все еще друзья, и им есть о чем поговорить и помолчать вместе. Но и опасался — вопросов, на которые у него не было ответов. Но Финрод не спрашивал, пока Маглор сам не сорвался — неожиданно для себя и на полной ерунде — не получилось с первой искры разжечь костер из изрядно отсыревших под дождем веток. А вот у Майтимо это получалось всегда — что феаноринг и высказал с несколько излишним для такой мелочи пылом.
— Что-то не так, Кано? – Финрод и удивился, и встревожился.
— Все не так, – досадливо. — У Майтимо этот костерок горел бы уже вовсю. У него вообще получается лучше, он и этого похода не допустил бы. А я…
— А ты не Майтимо — и это правильно. Хотя бы потому, что он и правда бы не допустил — сгладил бы углы, замял неприятность, и вообще — сделал бы все, чтобы всем сиделось мягко и удобно. А это неправильно.
— Неправильно то, что угрозы моих братьев напугали народ Нарготронда.
— А народ Нарготронда охотно испугался. Когда-то я думал, что надежно огородившись от опасностей мы сможем накопить силы, мудрость и решимость — для будущего. Оказалось — не так. Может быть, слишком много погибло тех, кто был живым сердцем города, перегонявшим течения… Но осталась стоячая вода. И она стухла. Очень неприятно вдруг обнаружить вокруг себя болото.
— Ты еще скажи, что этот твой Берен тебя из «болота» вытащил и это у них семейное, — рассмеялся. И уже серьезно: — Ты поэтому отказался от своих подданных?
— Нет! — твердо, даже резко. — Я никогда от них не откажусь. И я не верю, что они такие навсегда. Вода очищается в движении, а живые души — и подавно. Просто иногда кто-то должен подняться первым. Пойти и делать, а не искать причины — не делать.
— Так это причина твоего похода?
— Кано, а я ведь могу и задать встречный вопрос — а твоя причина? — спросил все же, спросил… И что же ответить — кроме очевидного?
— Я же сказал: я тоже иду исполнять Клятву. Свою.
— Я услышал. Знаешь, мне будет очень неуютно меж тобой и Береном, если ваши клятвы схлестнутся. Но я встану — так должно.
— Да не спеши ты к воротам вперед тарана, — почти возмущенно. — До этого еще дожить надо. Всем дожить.
Это могло прозвучать как угроза, но не прозвучало. Финрод усмехнулся только — немного грустно. Ответа он не услышал — не ответ же это был — но и не настаивал.
— Теперь моя очередь, — Маглор совсем развеселился, как в беззаботной юности «Я первый спросил» — «Нет, я!» — «Ну ладно»… — Так смертный — только повод?
— Я поклялся его отцу…
— Такую клятву можно выполнить и... более формально, что ли. Не рискуя так своей головой…
— Верность не бывает формальной. Когда Барахир примчался мне на помощь — он тоже рисковал немало.
— Он поступил как добрый вассал…
— Как добрый друг, Кано. Он был надежным другом, а я до последнего даже не знал, когда и как он погиб. Берен похож на него — такой же отважный, стойкий и очень живой. Умеет по-настоящему ценить дружбу.
— Я заметил, — фыркнул насмешливо, и только…
— А еще порывистый и безрассудный… Мы тоже когда-то такими были.
Уж точно — были. И наворотили по этому поводу, что не вспоминать бы — только и не забыть.
Финдарато, казалось, разговор завершил — молча смотрел куда-то в огонь и сквозь... Когда заговорил — даже не по себе стало — это продолжение разговора или?..
— Когда я смотрю на Берена, я вижу — каким мог бы быть мой собственный сын. А я был бы счастливым и гордым отцом…
Мог бы быть… Несбывшееся опять подступило слишком близко, сжав горло ледяными пальцами безнадежности. Только Финрод говорил так, будто за несбывшимся видел надежду. А Маглору казалось, что за каждым поворотом тупик.
Потому что в одном нахальный смертный был прав — друзей не «едят».
Кто бы мог подумать, что двое друзей — и прославленных менестрелей, к тому же — не перепоют одного подпевалу из морготова хора, протерявшего ноты еще во времена Айнулиндалэ. Впрочем, какой смысл врать себе — не в нотах же дело. Сначала как раз все получалось, даром, что Финрод пел о благости Валинора и красоте мира, а Маглор — о силе нолдорского воинства, его отваге и готовности сокрушить зло. Более того — песни дополняли друг друга, Тху меж них оказался, как между молотом и наковальней. Как его корчило — царственное же было зрелище! Но Тху не был бы собой, если бы не нашел разлад в музыке. А разлад меж трех домов нолдор пролег слишком давно. Маглор увидел холод и лед Хэлкараксэ, да, слышал и раньше — но увидеть оказалось очень страшно, и еще страшнее — понимать, что обрекал на это своего друга, когда жег корабли. Горло сдавило ледяным спазмом, песня сорвалась. Но звучала вторая песня — теплом. Теплом первого восхода Анар, что встретил ледоходцев на твердой земле. Возможно, именно тогда Финрод простил брата. Так или иначе — тепло растопило лед, Маглор снова пел. Только дальше — хуже. Обратно, еще дальше, во тьму, накрывшую Валинор. И в темноте — факелы, блеск оружия, крики и кровь, залившая причалы Альквалонде. Братоубийца — как клеймо. И так хочется привычно отгородиться от обвинения, закаменеть, сделать вид, что это не о тебе. Пусть вина разъедает душу и с этим приходится жить — никто не узнает. «Вина не на нас — тэлери не оставили нам выбора» — «Мы виноваты!» — стоном оборвалась вторая песня. Арато!
На нем не было крови тэлери — но вину за братоубийство Финрод разделил с родичами. А теперь увидел лишь, как брат отстранился от него и от этой ноши. Слишком много на одного — Финрод рухнул под темными чарами.
Маглор понял — понял, что он сделал. Он пытался держать партию — в одиночку, но ощущение беспомощности и вины нахлынуло разом. За нынешнее — и за былое. Отстранился от Финрода — отпустил Майтимо одного. Не нашел брата — не удержал друга. Испугался, не смог, не успел — прошлое и настоящее смешалось в одном кошмаре. Виноват, кругом виноват.
И это стало бесславным концом поединка.
Саурон немало постарался переделывая — а вернее, портя — подвалы некогда уютного замка под свои нужды. Теперь там хозяйничали орки, и находилось много нехороших инструментов и приспособлений. А еще там — как в предгорьях после текущего пламени, как и после битвы с драконом — сладковато-приторно воняло горелым мясом. Как несложно догадаться — это тоже была не жареная лань. Впрочем, Тху быстро надоело возиться с несговорчивыми новыми пленниками, и их стали попросту убивать — по одному, пока их не осталось трое. Трое живых — и изорванные тела, все еще прикованные к стенам, с вываленными внутренностями и оголенными костями. Можно было закрыть глаза — но воздух все равно оставлял на языке металлический привкус крови. Маглор искал звено послабее в кандалах — просто, чтобы отвлечься, потом пытался сточить его о камень, помогая себе тихонько песнями заклятия для металла. Получалось все равно плохо — видимо, Тху тоже развлекался, заклиная цепи для своих пленников. Кажется, Финрод был занят примерно тем же — вряд ли с большим успехом. А смертный совсем скис — ожидаемо, свои-то страдания и возможная смерть его не пугали, но что будут страдать и умирать за него — это пострашнее будет.
— Адан… — здесь нет места именам, и Финдарато обращается обезличено, но так, что только от его голоса тепло. — Все еще будет хорошо, поверь... ты еще внукам будешь байки рассказывать, как в поход ходил...
— Не смогу, — смертный говорил тихо и как-то очень уж непривычно — неуверенно. — Не получится тут байка, неправильно это — «… вот осталось нас трое…»
«Потому что уже некому над ней посмеяться», — чуть не сказал Маглор, а вслух получилось другое.
— Потому, что счет неправильный. Осталось нас шестеро — мы трое в обнимку с нашими клятвами. И когда нас уже не будет — они все равно останутся, — голос звучал глухо, и посмотреть в глаза Финроду получилось не сразу. — Я ведь просто не смог... не смог выбрать: предать мне Клятву или предать друга, как в Лосгар. И если я о чем-то готов был молить Валар… Единого — то чтобы мне никогда больше не пришлось так выбирать. Я и пошел именно потому, что в походе это могло разрешиться само по себе. Только нет: сейчас от моих решений ничего не зависит… — звякнул кандалами на руках. — А Клятва все равно остается... — голос сошел почти на шепот, но слышен был в каждом уголке камеры. — Эру Всеотец! В вечно длящуюся Тьму ввергни нас, если дела не совершим…
— Молчи! — Финрод вскрикнул, как от боли…
Поздно. Они услышали злорадный хохот. И голос Тху — он звучал за пределами камеры, но слышен был, будто рядом…
— А я-то все думал — что же за менестрель ко мне пожаловал? Как я мог не признать второго сына Феанаро? Как я мог оказаться столь негостеприимен? Но теперь-то я исправлю свою ошибку и буду развлекать тебя, как должно, Макалаурэ. Ты многое сможешь выдержать — как когда-то твой брат. А твои спутники… Они мне более не интересны.
И раньше, чем дверь открылась, Маглор понял — сейчас волк убьет и Арато, и смер... и Берена, оставив феанариона одного на потеху злой воли Тху, и уже даже грозящие пытки не пугали — но вот так отдать друга оказалось немыслимо…
— Не дождешься, тварь! — рыкнул не хуже того волка. Рывок едва не вынес руки из плечей, но то самое стертое звено на цепи со звоном лопнуло — то ли заклял лучше, чем думал, то ли дернул сильнее, чем мог от себя ожидать. И уже не имело значения, что нет оружия и драться придется с огромным зверем — Маглор налетел на него всем телом, пытаясь опрокинуть, ударил по морде железным наручем кандалов — больше ж и нет ничего. Волк заскулил, но тут же сомкнул клыки на предплечье эльда. Хрустнуло... Перекусил? Странно, не болит еще... И вот просто чтобы не дать волку вгрызться еще дальше, Маглор и сам его укусил — за так удобно подставленное горло. Сразу стало тошно — шерсть, гадость... Но он только зубы сжал сильнее, и шкура поддалась — в рот брызнуло что-то солоноватое и горячее, а потом полилось струей. Лицо обдало зловонным дыханием зверя, не из пасти — из дырки в горле, и кровь уже заливала, Маглор захлебывался ею, но грыз упрямо, не обращая внимания, что волк отбивается, с силой молотит лапами по телу. Слабость накатывала, было странно, что его так быстро побили, и страшно — что не удержит и выпустит… Но зверь дернулся в агонии последний раз и замер. Теперь можно было отплеваться от шерсти и выкашлять кровь… Только кашель вдруг скрутил дикой болью во всем теле, и всюду было больно, липко и странно склизко… И еще очень холодно, не так, как раньше — ледяняще просто… Так волк не просто бил — он рвал когтями, и это собственная кровь, и клочья собственной плоти такие скользкие, и болят, кажется, даже те, что уже не при теле… Ниже ребер что-то пульсирует, не хочется даже знать — что именно.
Прикосновение очень осторожное, от него почти не больно даже… Финдарато дотянулся все же, на запястье обрывок цепи — справился. Только ничего уже не получится даже у него… Боль немного уходит, и это очень хорошо — вместо невнятных хрипов получается выдавить слова.
— Арато… я же... выбрал! И это оказалось… легко…
Фэа еще держится за искалеченное тело, но телесный мир уже перестает для нее существовать. Стены будто тают и расступаются, а за ними... Там идет весна, и ручьи журчат в такт ее шагам, и песни птиц приветствуют ее… Песня, голос незнакомый и песня, никогда не слышанная раньше…
— Вы слышите?.. — изумленно и радостно… Хотелось бы, а получается шепотом на последнем выдохе… — Поет кто-то... как же... прекрасно... поет…
Если тебе кажется, что младшие братья уже ничем не могут тебя удивить — не верь уму своему. Именно в этот момент они выкинут что-то такое, что порвешься начетверо в попытках исправить все последствия — а не получится.
Эту нехитрую истину Маэдрос усвоил еще в доме своего отца. И ее же вспоминал, покидая Химринг с тем количеством войска, которое вообще было допустимо увести из крепости. По прибытии в Нарготронд оказалось, что все еще хуже, чем можно было подумать из письма. В ожидании старшего брата сложа руки средненькие не сидели… Как только стало известно, что Маглор ушел с отрядом Финрода... А Маглор свое семейство знал хорошо и озаботился, чтобы узнали не сразу... Ровно с того момента Куруфин и Келегорм делали все, до чего могли додуматься, чтобы не дать Певцу в этом походе погибнуть. Предложение снарядить войско в помощь ушедшим народ Нарготронда встретил крайне холодно — как же, ведь только недавно на Совете говорили о полной бессмыслице, более того — губительности военного похода. Келегорм и Куруфин неоднократно прокляли трусость и нерешительность жителей города, и что с того, что недавно они именно этого и добивались? Попытки прочесать возможные пути отряда силами собственных воинов позволили только поуменьшить в окрестностях количество темных тварей да еще — привести в Нарготронд безумную дориатскую принцессу. По крайней мере, достаточно безумно это все выглядело — дева в лесу, одна, рассказывает о своих видениях, в которых ее возлюбленный-адан (само по себе выглядит наваждением) в плену на Тол-ин Гаурхот. И принцесса шла самолично его спасать — туда, где и общего войска Нарготронда оказалось бы недостаточно. Деве пообещали возлюбленного ее непременно спасти, а потом попросту заперли — чтобы не мешала. То, что Келегорм в нее влюбился беззаветно и без памяти, ничего не меняло даже для него самого — сначала надо было вытащить брата. Разве что, когда послали Тинголу предложение военного союза для штурма Острова — сослались и на возможность другого союза в будущем — с его найденной (и спасенной, конечно же) дочерью. Увы, дипломатия никогда не была сильной стороной средних феанорингов — Тингол от таких предложений пришел в бешенство и в ответ пригрозил войной, если ему дочь не вернут сейчас же немедленно и без всяких условий. По крайней мере, известие о том, что король Фелагунд в плену, расшевелило его подданных — безропотно позволить его растерзать было уж слишком. И Ородрет хотел спасти своего брата ничуть не менее, чем феаноринги — своего. Так что войско для похода на Тол-ин Гаурхот все же собралось. А с учетом воинов Маэдроса — штурм вполне мог увенчаться успехом. Что, правда, еще не значило, что пленники Острова этот штурм переживут.
Только вот в военных делах за принцессой не уследили — она сбежала. И пес Хуан, ранее верный спутник Келегорма, ушел вместе с ней.
Принцесса и пес опередили войско чуть менее, чем на сутки. И крепость пала перед ними. Только спасло это уже не всех.
Маглора похоронили на холме у крепости. Его провожали братья, провожали друзья и войско, так и не успевшее вступить за него в бой. Лютиэн и Финрод пели погребальную песню. Сильные, дивные голоса тоскующими птицами взлетали в небо, скорбными течениями вливались в Сирион, проникали в самые дальние уголки земли и в самое потаенное в душах, выворачивая наизнанку. Маглор бы впечатлился таким дуэтом, возможно — захотел бы спеть с ними… Если бы он мог с ними петь — это была бы совсем другая песня. Изорванное тело скрыли одеждами, а лицо каким-то чудом оказалось почти нетронутым, и даже смерть не исказила его — спокойное, умиротворенное, отстраненное — и только будто озаренное нездешним светом напоследок. Маэдросу не хотелось отводить взгляд от этого лица — слишком скоро его скроет земля — уже навсегда. Но приходилось — Келегорм и Куруфин тоже смотрели на мертвого брата, только руки у них стыли и пальцы побелели на рукоятях мечей. И можно было не сомневаться — кого они хотели бы уложить в могилу рядом, а лучше — подальше, но не затягивая. Смертного, во всем виноватого смертного! Только это было недопустимо. По крайней мере — не сейчас, не при Фелагунде. А может быть — недопустимо вообще. Потому что смертный — казалось бы, ему-то что? — смотрел абсолютно больными глазами, и редкие слезы терялись на заросшем за время плена лице. Кем они стали друг другу там, в подвалах? Как знать — но сейчас это придется уважить.
Последний луч заходящего солнца осветил лицо Маглора, на мгновение странно изменив его — будто очертил скрытую до тех пор улыбку на губах. Так, словно он за гранью смерти узнал что-то важное и обязательно — очень хорошее.
Гасли факелы, погружая присутствующих в темноту, песня разбивалась серебряными каплями и затихала, на свежем холмике земли открывались первые золотистые цветы-звезды.
Свежие боль и горечь утраты не лучшим образом сказываются как на мыслях, так и на словах и поступках. Маэдрос это прекрасно понимал даже тогда, когда от этой боли хотелось то ли убить кого-то, то ли умереть самому. Понимал и Фелагунд, а что же до остальных… Келегорм и Куруфин винили себя — опять, опять не смогли, не поняли, не успели. И это было слишком мучительно, тем более что рядом присутствовали и другие виноватые: помимо смертного, на которого только повод дай — и все шишки полетят, был еще и народ Нарготронда. Тот самый, что оказался слишком труслив, слишком тяжек на подъем и слишком подвержен чужим словам, какая тут разница — чьим? Подданные Фелагунда, счастливые тем, что Король вернулся, искренне оплакивали Лорда-Песнопевца и действительно чувствовали себя несколько виноватыми, но прямых обвинений не потерпели бы. Верные феанорингам и здесь своих Лордов поддержали бы, а это уже почти угроза. Объяснять, что в этой истории никто не был достаточно хорош, сейчас получалось явно не к месту — слишком уж по свежему и больному, и оставалось, как в детстве — за шиворот и по домам. Потому, как только окончилась тризна по погибшим — Маэдрос объявил сбор перводомовцев и общее возвращение в Химринг.
Их провожали, как добрых друзей и союзников, на время позабыв все споры и разногласия. И Маэдрос предпочел «не заметить» и так едва ощутимого общего облегчения от того, что смуте в городе конец — да пусть уже успокоятся. Дориатская принцесса со своим смертным бродили где-то в садах города, никто не мешал им наслаждаться друг другом, Келегорм даже не сделал попытки увидеться с ней напоследок, хотя смотрел мрачно, и даже от вернувшегося Хуана отводил взгляд. Морда у пса была очень виноватая, хотя это получалось и не очень справедливо — уж Хуан-то сделал более, чем возможно было.
Финрод сердечно попрощался и с Маэдросом, с Келегормом и Куруфином — насколько они ему позволили, пообещал уладить разногласия с Тинголом. Только что-то еще в его взгляде было... Больше, чем грусть расставания, больше, чем не угасшая еще скорбь…
Знал ли он уже тогда, что поход за Сильмариллом еще не окончился?
Так или иначе, обещание правитель Нарготронда сдержал — отправил брата с посольством в Дориат, кроме множества извинений снабдив его и дарами Владыке — ожерельицами поблескучее из собственной сокровищницы. Посольство вернулось в срок, Ородрет был даже достаточно любезен, чтобы копию ответа Тингола отправить в Химринг. Владыка Дориата сообщал, что оскорбление, полученное от Лордов Первого дома простил (уже смешно), а когда увидит свою дочь снова в отчем доме — готов и рассмотреть кандидатуру зятя, одного или второго — за кого там дорогой родич хлопочет?
Только вот к тому моменту и родич, и дочь уже были на полпути к Ангбанду. Наверное — как раз догнали возможного зятя, решившего на этот раз для разнообразия пойти убиваться о свою клятву в одиночку. Ородрет об этом не знал… Собственно — тогда еще никто не знал.
Известие о том, что Сильмарилл в Дориате, по неожиданности оказалось подобно горной лавине, а по смертоносности — грозило и превзойти.
Потому что пробудилась Клятва.
Потому что Тингол… А что еще Крот бы ответил? Что слишком много потерял, чтобы отказаться от полученного утешения — Камня. Потеря Первого дома будто и не существовала, не помнилась. Справедливости ради — Фелагунд не забыл, пытался на что-то уговорить несговорчивого родича и добился ровно одного: ранее будучи желанным гостем в Дориате, он таковым быть перестал. Стоило ли «объяснить» Тинголу, что он неправ? Троица средних на том и настаивала, близнецы тоже поддерживали... А Маэдрос вспоминал Альквалондэ..
И почему-то казалось, что Маглор сейчас был бы против.
В конце концов, было и кое-что поважнее. Берен, Лютиэн и Финрод дошли до Ангбанда и вернулись с Сильмариллом. Значит — это возможно, Моргот уязвим. Собрать союз на битву с Ангбандом было куда более достойной задачей. А Тингол — да пусть себе потешится. Тингол и от войны предпочел спрятаться, запретил выходить своим воинам. Но был Фингон — добрый друг и ныне Верховный Король. Были гномы Белегоста и Ногрода, эдайн Домов Хадора и Халет, истерлинги — ныне вассалы Карантира и самого Маэдроса. И был союзный Нарготронд — как его король умудрился поднять на битву свой не особо храбрый народ, осталось маленькой тайной Фелагунда. Собранный Союз дарил надежду на победу.
Предательство пришло, откуда совсем не ожидалось.
Что вассалы его брата — люди весьма дикого и необузданного нрава, Маэдрос знал и так. Что они додумаются до грабежа и смертоубийства на земле Таргелиона — оказалось весьма неожиданным. Как и то — кто стал их жертвами, уж кого здесь и сейчас не ждали точно, и если б вастаки успели спрятать тела, как собирались… Не успели. Не потребовалось и долгого разбирательства, чтобы узнать — кто убил, кто приказал, а кто просто знал и покрывал. А дальше Маэдросу пришлось приехать самому, чтобы рассудить это дело — потому что слишком оно его касалось, потому что так или иначе — он терял кого-то из союзников в предстоящей битве.
Убитые оказались наугрим из Ногрода. И убили их за золото.
Улфанг даже и не отрицал сделанного. Больше старался пояснить, что коротышки сами виноваты — примчались, как оглашенные, разговаривали грубо, заплатить за проход через земли Лорда не захотели, а на повторное требование сами за оружие и схватились — да кто бы им позволит тут побоище устраивать. Никакой платы за проход Карантир никогда не брал на самом-то деле, и это явно говорило не в пользу истерлингов. Но вот все остальное… Погибшие и правда выглядели странно потрепанными, будто пробивались сюда сквозь полчища Севера. Только никаких ангбандских тварей на их дороге не было — уж Маэдросу ли не знать. И золото, из-за которого все и случилось — просто небрежно сваленное насыпью в грубые мешки, слитки вперемешку с украшениями тонкой работы. И больше никаких припасов — как так? Совершенно не похоже на торговые караваны из Ногрода со всем их снабжением. Совершенно не похоже на то, как подгорные мастера перевозят свои изделия — каждое отдельно завернуто и бережно уложено. Так что же это было — и спросить уже не у кого, и доказательств нет, а подозрительно…
И Улфанг сразу понял, почему колеблется высокий Лорд в своем решении — и умасливал еще более старательно.
— Сами эти недорослики разбойники. А золото пополнит сокровищницу нашего Лорда, мы же не себе, вот даже колечки принесли…
Колечки! От гнева даже в глазах потемнело — Маэдрос понял, что не так показалось ему в мертвых телах. Их руки были искалечены не случайно в бою — пальцы отрубили намеренно, уже мертвым, «колечки» снять. Перед глазами слишком живо стали размочаленные культи, белеющие обломки костей в бескровных ранах — затошнило даже… И это ему предлагают?
— Убирайся, пока жив еще! — холод в голосе феаноринга мог бы поспорить со льдами Хэлкараксе. — И убийц своих прихвати с собой! — посмотрел на толпу зрителей, тех из истерлингов, кто не причастен был непосредственно. — Кто с ними хочет — я не держу.
Многие решили уйти с изгнанным вождем, некоторые оставались. Не то чтобы Карантир был этому всему рад — но и с приговором был согласен.
— А золото куда? — спросил один из остающихся. — В сокровищницу замка али собрать — с собой заберешь, высокий Лорд?
Надо же — и эти туда же! Ну уж нет…
— Мне не нужны сокровища, запятнанные кровью. В реку их — вода очистит. Если же найдутся родичи убитых — я сам заплачу им виру, — и веско. — Таково мое решение.
Никто и не спорил. Только прощальный взгляд Улфанга ничего хорошего не обещал.
Истерлинги воины неплохие. С нолдор, что обучались бою столетиями, не сравнить, конечно, но если нападающих больше, и если в таком месте, где казалось, сама тропа и лес позаботились об удобстве засады.. то в итоге получалось – лучшие боевые навыки нолдор их сейчас не спасут. Где-то по леву руку река, слышно по крикам бакланов, и даже не глядя, видится, как они охотятся на рыбешек, как высверкивает на солнце серебром и золотом чешуя. Река могла бы стать спасением – да не пробиться. И подмоги не дозваться – если призыв рога и услышат – не успеют. Красивое место, чтобы умереть – но и досадное немного: такой светлый, даже пронизанный солнцем лес, мирный – почти как в Амане, орков отсюда столетия, как выбили и не пускали – потому Маэрос и считал возможным отправиться с малым отрядом в сопровождении. Так то орки, а это – бывшие союзнички, чтоб им пусто. Улфанг решил отыграться, отомстить. А может и не просто отомстить – люди его наседают настойчиво, но не жестко, живыми хотят взять. Не для себя же Улфанг так старается - неужели, нового хозяина нашел? А может и ранее не Карантиру был верен? Есть тот, кто хотел бы заполучить старшего Лорда дома Феанора – только не дождется. Хватит, напробовался уже, в этот раз – только Чертоги.
Пожалуй, и удалось бы – теряя людей, истерлинги атаковали все более жестко, а когда в неосторожной атаке полег – тот и вовсе «нежности» прекратил, и рвался только убить. Поредевшая свита Маэдроса его бы уже не остановила..
Остановили стрелы – очередная неожиданность за сегодняшний день. И они точно не принадлежали воинам Карантира. Истерлинги удивиться успели не все – некоторые в мгновении ока превратились в ежей.. мертвых таких ежей. Кто выжил – смог увидеть нового противника – отряд зеленых эльфов. Эти то здесь откуда? Не Таргелион – а проходной двор просто таки. А вот предводитель их эльфом как раз не был – ростом то дотянул, но плотный слишком, могучий, что видно даже под доспехом. А еще – он тоже сражался левой рукой. Хорошо сражался, Улфанг мог бы засвидетельствовать.. в Чертогах - предъявив рану под самым сердцем.
Оставшись без вождя, истерлинги сопротивлялись уже едва-едва. Сложить оружие не додумались – не успели, может быть – слишком уж злы на них были нолдор за свои потери. Тогда воины занялись помощью раненым, а предводители отрядов могли наконец-то поприветствовать друг друга… и познакомиться – Маэдроса все эти загадки уже порядком утомили. Только вот предводитель лесных не спешил: отстегнул щит сперва – Маэдрос привычно отметил, что крепления для культи можно было бы сделать удобнее.. и вместе с этим – понял, узнал, хоть смертные еще и не снял шлем, хоть и изменился за прошедшее время – смертный же..
- Приветствую тебя, Берен. – удалось даже справиться с голосом, чтобы не дрожал от нахлынувших воспоминаний – от ненависти. – Ты вовремя, должен сказать. Благодарю.. – даже на этом слове получилось не дрогнуть. А смертный вздрогнул едва заметно – благодарности не ожидал.
- Приветствую, Лорд Маэдрос. – так же почти ровно. – Не ожидал вас тут встретить, но рад, что успел. Должен был успеть.
Со стороны это могло выглядеть, как обмен любезностями.. но они то оба знали – о каких долгах речь.
- Неожиданно. – согласился. – И я хотел бы знать, что за неожиданность привела тебя сюда. – а это уже даже не вопрос, а требование..
- Месть. – ответил просто, но с таким чувством.. даже подумалось – не позавидуешь тому, на кого оно направлено.. – Я искал убийц своего тестя.
Тестя? Владыки Тингола? Впрочем, понятно – плевать смертному, кто там Владыка. У его возлюбленной супруги убили отца – и вот это действительно важно.
- Владыку Тингола убили? Кто и почему? – не то, чтобы правда жаль.. но это все же Дориат.. внезапно оказавшийся не таким уж и безопасным.
- Наугрим Ногрода. – как бы хотелось, чтобы смертный шутил – но это совсем не шутки. – Когда-то Владыка Тингол получил от короля Фелагунда дар – ожерелье Наугламир.
Это-то Маэдрос помнил, даже помнил – за что Крота так одарили.. не к добру получилось – как смертный рассказывает. Хотя какое там от Крота добро, это ж надо додуматься: украсить полученное ожерелье – Камнем.
- Чужим! – резко и яростно. – Чужим Камнем, слышишь, смертный!..
- Не нужно так. – Берен говорил тихо и горько. – Тингол уже держит ответ в Чертогах. А наугрим.. мы их догнали у реки Аскар – там теперь могила короля Ногрода и многих его подданных, и там теперь проклятое золото из сокровищницы Дориата…
Еще лучше. О союзе с наугрим Ногрода можно забыть. Но Камень!
- Наугламир тоже там, ты хочешь сказать?
— Нет, мы не нашли его. Где-то десятку наугрим удалось уйти, они унесли ожерелье. На какое-то время мы потеряли их следы, но выслеживали почти до Таргелиона. А там обнаружили место боя, свежие могилы — и ни следа сокровищ. — Берен твердо посмотрел в глаза Маэдросу. Получилось — как равному, несмотря на разницу в росте. — Если Камень утерян — это моя вина.
Маэдрос засмеялся, коротко и зло… Так смеются, когда впору рыдать — да гордость не позволит.
— Не твоя! Я сам, все сам…
Вот оно значит как: наугрим, сокровища — обагренные кровью — не единожды. Сам так решил, сам отказался, сам себя проклял, обрек Вековечной Тьме. Отчаянье сдавливало виски, как обручем — времени может оказаться всего ничего. Передать командование войском Морьйо — он справится. И уходить — на Севере достаточно тварей, чтобы погибнуть в бою с ними — пока не погубил всех, кто рядом.
Гибель и Вековечная Тьма почему-то не спешили. Был все тот же ясный день, все так же лучи Анар пробивались сквозь листву и бликовали на волнах реки, все так же орали птицы, носясь над волнами и выхватывая рыбу из воды.
Крупный баклан — вожак, может быть — с усилием выбросил свою сверкающую добычу на песок, клюнул — и недовольно заверещал — невкусно. Эльдар он не боялся совершенно, наоборот — бочком-бочком подошел поближе и завопил еще громче и требовательнее: смотрите, мол, какая гадость попадается доброму рыболову — чуть клюв не сломал! Может, покормите по этому поводу?
— Конечно покормим, замечательный ты птиц, — ответил Берен. Удивления он и не скрывал. — Видал я орлов — вестников Судьбы, но чтобы баклан!..
Вот Маэдрос не ответил… Ошеломленный и счастливый, он сейчас вообще ничего не замечал, кроме лежащего на песке гномьей работы ожерелья с огромным, сверкающим камнем…
Открыть все MORE
URL записиНазвание: Неисповедимы пути
Автор: Raiven_Konnol, бета - Morane
Размер: миди, 6031 слово
Пейринг/Персонажи: Маглор, Маэдрос, Финрод, Берен/Лютиэн, Келегорм, Карантир, Улфанг, упоминается Тингол
Категория: джен
Жанр: приключения, драма, AU
Рейтинг: R
Предупреждение: насилие, смерть персонажа
Краткое содержание: Маглор оказывается в Нарготронде, когда туда приходит Берен
Примечание и самую капельку спойлер от автора: читать дальшеМогут ли феаноринги отказаться от своей Клятвы и от Сильмарилла? Есть такое мнение, что даже должны. Но мы-то знаем, что в Арде отказаться от клятвы — само по себе преступление. Казалось бы — положение безвыходное, но Эру — всемогущ и большой затейник. Кто имеет хоть каплю веры в Него — подвинет и эту гору.
Размещение: без ограничений
По крайней мере, он удержал свою крепость. Да что там, он хотя бы не был на охоте, когда начался штурм.
На самом деле, конечно, конный отряд Маглора выдвигался на разведку. Черная крепость периодически стряхивала излишки злобной силы, прощупывая оборону нолдор: попадались и разведчики орков, и просто особо глупые-злобные, сунувшиеся наудачу. Но в этот раз разведчикам досталась лишь приятная прогулка, непуганое зверье и тихий вечер в походном лагере в предгорьях: огромные звезды над головой, тишина вокруг и заманчивый сладковатый аромат оленины, жареной на углях.
От этого запаха потом еще долго будет тошнить.
Их лагерь оказался удачно расположен ближе к хребту и повыше уровня горных проходов, потому, когда по равнине с северо-востока докатилась огненная река и хлынула меж скалами — до них дошла только волна раскаленного воздуха. Лица опалило сухим жаром, поддоспешники моментально взмокли от пота под разогретыми доспехами.
Когда огонь схлынул, вокруг них осталась подвявшая, но зелень, а внизу уже было черно от напрочь выгоревшего кустарника, и только кое-где догорали остовы редких деревьев. И вот тогда по еще горячим камням, через еще кружившийся в воздухе пепел пошли орки — темная безбрежная река, затопившая предгорья и проходы в горах. Разведчикам и здесь повезло – возвышение скрыло их от вражьих глаз, а они видели все – но это было по-настоящему мучительно: видеть и не иметь возможности сделать хоть что-то в помощь оставшимся за горным хребтом, в малых крепостях, караулящих эти проходы... И в Эстоладе.
Мысль просто врубиться на скаку в эту железную реку и убивать, пока сил хватит, была соблазнительной — но совершенно нелепой. В этом смысле явление Червя оказалось в чем-то даже вовремя. Он-то, в отличие от орков, никуда не торопился и не сильно озаботился дополнительной охраной собственной туши. Его малое сопровождение сняли разом. Но следом расстановка сил переменилась в мгновение ока — «туша» могла и сама о себе позаботиться. Подойти близко и поднять на копья мешал огонь, брошенные копья не пробивали твердую чешую на боках и спине. А дракону, казалось, даже нравится суета вокруг себя любимого — с нападающими он разделывался не спеша, как бы даже красуясь. И потом, когда атака разбилась, преследовал уходящих почти вальяжно — никуда, мол, не уйдете, не спрячетесь, сожгу все равно.
Сжег бы — да спасли горы, родные, изученные до последнего камешка. На крутой каменистой осыпи всадники удержались привычно, даже вырвались вперед, а дракон поторопился, съехал почти на хвосте — и внизу встретил пузом большие, острые камни. Теперь дракон ревел, будто от боли, и плевался огнём ещё более яростно, но куда менее точно. Удалось даже добавить отточенной стали все в то же пузо, пока тварь, воя, отплевываясь и орошая землю черной кровью, отползала к своим. Хотелось бы надеяться, что там она и сдохнет, но с добрыми надеждами как-то не складывалось. Кавардак с драконом они устроили заметный, и в стане врага ими заинтересовались всерьез — пришлось просто бежать. Обожженных лошадей добили — и это получилось более милосердно, чем с тяжело обожженными эльдар. Те сначала кричали на плащах и самодельных носилках, потом стонали, потом попросту затихали... Их уговаривали — держитесь, еще немного… Но тропы к крепостям оказались перекрыты, как и к Эстоладу. Некоторые умерли уже в Аглоне — целители не справились с последствиями ожогов. Но те, кто выжил, успели даже поправиться, пока опять не пришлось бежать — Аглон в осаде продержался немного дольше.
Что Эстолад пал, а Химринг выстоял, узнали уже в Нарготронде. Можно было выдохнуть, впервые за долгое время выдохнуть эту ледышку из груди, потому что Маэдрос жив и держит свою крепость. Через кипящее безумие войны письма проходят так редко, но тем более они ценны.
«…Кано, часть твоего гарнизона в Химринге, мирных вывели почти всех, дракон на штурме не показывался…»
«…Уже польза — не зря гоняли. Или он нас гонял. Но в любом случае — не зря. Нам выдвигаться к Химрингу?..»
«Сейчас для военного похода слишком опасно, ждите. Займитесь делом — в Дортонионе тоже орки. Позаботься о братьях…»
«…будто они маленькие…»
Позаботился, как же... Дурацкий совет, дурацкий смертный — все пошло не так.
Не то чтобы не получилось совсем ничего. Куруфин и Келегорм под ледяным взглядом старшего брата изъяснялись настолько вежливо и спокойно, насколько вообще умели, и к оружию не тянулись, хотя мало кто бы не понял, как им сейчас хочется сомкнуть ладони на рукоятях мечей, видя их руки, неприкаянно теребящие края одежды. А потом и сам Маглор очень старательно и рассудительно обосновал, почему сейчас не надо ничего делать, никуда ходить, а нужно успокоиться, подумать, посоветоваться — например, с другими правителями и военачальниками нолдор, написать им, послать гонцов. С ним соглашались — с каким-то даже явным облегчением, ведь вежливо высказанные или нет — угрозы феанорингов напугали народ Нарготронда. Никому не хотелось никуда идти, а тут по форме даже и не отказ, но…
Только смертный все темнел лицом и отводил взгляд. Не стыдливо, не испугано, а так — будто не хотел, чтобы слишком многое в этом взгляде прочли.
И Финрод снял корону, посмотрел на нее недоуменно, как на что-то, совершенно здесь неуместное, только выбросить. Не бросил — отдал Ородрету.
— Возьми.
— Надолго? — средний Арафинвион смотрел с явным отчаяньем, ему очень хотелось бы, чтобы у брата просто лоб под короной зачесался, но видно же — другое.
— Пока я не вернусь… наверное, — тихо. И дальше вроде и голоса не повышая, но уже так, что услышали все. — Я иду. Кто со мной?
С Королем пошло десятеро. Странно и дико — всего-то. И город они покидали так, словно не хотели лишних взглядов и слов — дождливой осенней ночью. Удивились ли, когда уже на рубежах их догнал еще один воин, снаряженный по-походному? Да пожалуй, что.
— Я иду с вами, — да, Арато, да, вот так вот — ставлю перед фактом.
— Братья то знают? — на столь ошеломляющее решение надо же что-то ответить. Но едва ли не впервые прославленного книжника и менестреля подводят слова — других не находится.
— Узнают. Потом.
Забавно. Артафиндэ смотрит так, будто разрывается меж желанием приветственно обнять кузена и столь же желанным — развернуть и отправить обратно к городу. У его десятки взгляды одинаковые — недоверчивые, колючие, почти враждебные. А вот человек глядит так спокойно-вопросительно, внимательно, оценивающе. А не обнаглел ли ты окончательно, юнец? Ну, вот на тебе тогда.
— Да, смертный, как там тебя… — оскорбление, намеренное и явное — эльфы ничего не забывают и в именах не путаются. — Ты только не подумай, что я иду помогать тебе. У тебя своя Клятва — у меня своя. Ты решил довериться своей Судьбе — что же, мне это тоже подходит, посмотрим, чья Судьба… — «судьбее» — едва не ляпнул, да что ж такое — так и тянет свести все высокие речи к почти приятельской шутке. — Чья Судьба куда и к чему приведет.
Претензия на Камень высказана почти прямым текстом. Что Маглор ожидал, высказав ее — он и сам не понял. То ли просто уязвить нахала, то ли что соперник сорвется, наговорит гадостей, а то и полезет в драку — и тогда его можно будет просто убить и развязать хотя бы этот узел на силках клятв и обещаний. Но смертный только вот так же спокойно кивнул.
— Принято.
Надо же! Ну прости, Арато, не ожидал, что юнец у тебя в отряде не довеском — а с правом решающего голоса, но теперь уже не отвертишься, и у тебя еще один спутник. Да, вот теперь давай обнимемся, и я тоже рад возможности сходить убиться в твоей компании.
Что не довеском — было заметно и так. Смертный держался наравне с эльдар и в переходах, и в ночных караулах. А кое в чем — например, умении скрытно передвигаться по лесу — и превосходил, хоть это и казалось невероятным. Не то чтобы для Маглора это что-то меняло…
Единственное — человек не охотился. И от мяса отказывался. А вот найти рыбу и споро и успешно порыбачить мог на любой воде чуть больше лужи. Естественно, в конце концов у него поинтересовались… Вернее, когда десятке надоело демонстративно игнорировать причину похода — подначили уже почти приятельски: а не сложновато ли без мяса в лесу было?
— Может, и сложно, так и что? Я когда один остался… — на мгновение ему перехватило горло спазмом, но когда заговорил — горечи в голосе уже не было, вспоминалось другое. — Звери и птицы помогали мне. Они разговаривали со мной. Да, эдайн не умеют понимать кэлвар, но зверюшки-то об этом не знали. Они стали моими друзьями. А друзей не едят, даже когда очень тяжело.
— А рыба? — поинтересовался все же кто-то.
— А рыба же не разговаривает, — и потупился смущенно, будто опасаясь, что его засмеют за слишком человеческий подход. Но сразу поднял взгляд, смотрел уже весело — а давайте...
— Вот было дело, на рыбалку нас вышло трое: я, медведь и отряд орков…
Дружный смех сопровождал байку о том, как количество участников рыбалки убавилось на один — один отряд.
В ночные караулы распределяли по двое. Маглор всякий раз испытывал весьма противоречивые чувства, оказываясь в карауле с Финродом. Радовался — потому что гори вся эта история пламенем Ангбанда — но они все еще друзья, и им есть о чем поговорить и помолчать вместе. Но и опасался — вопросов, на которые у него не было ответов. Но Финрод не спрашивал, пока Маглор сам не сорвался — неожиданно для себя и на полной ерунде — не получилось с первой искры разжечь костер из изрядно отсыревших под дождем веток. А вот у Майтимо это получалось всегда — что феаноринг и высказал с несколько излишним для такой мелочи пылом.
— Что-то не так, Кано? – Финрод и удивился, и встревожился.
— Все не так, – досадливо. — У Майтимо этот костерок горел бы уже вовсю. У него вообще получается лучше, он и этого похода не допустил бы. А я…
— А ты не Майтимо — и это правильно. Хотя бы потому, что он и правда бы не допустил — сгладил бы углы, замял неприятность, и вообще — сделал бы все, чтобы всем сиделось мягко и удобно. А это неправильно.
— Неправильно то, что угрозы моих братьев напугали народ Нарготронда.
— А народ Нарготронда охотно испугался. Когда-то я думал, что надежно огородившись от опасностей мы сможем накопить силы, мудрость и решимость — для будущего. Оказалось — не так. Может быть, слишком много погибло тех, кто был живым сердцем города, перегонявшим течения… Но осталась стоячая вода. И она стухла. Очень неприятно вдруг обнаружить вокруг себя болото.
— Ты еще скажи, что этот твой Берен тебя из «болота» вытащил и это у них семейное, — рассмеялся. И уже серьезно: — Ты поэтому отказался от своих подданных?
— Нет! — твердо, даже резко. — Я никогда от них не откажусь. И я не верю, что они такие навсегда. Вода очищается в движении, а живые души — и подавно. Просто иногда кто-то должен подняться первым. Пойти и делать, а не искать причины — не делать.
— Так это причина твоего похода?
— Кано, а я ведь могу и задать встречный вопрос — а твоя причина? — спросил все же, спросил… И что же ответить — кроме очевидного?
— Я же сказал: я тоже иду исполнять Клятву. Свою.
— Я услышал. Знаешь, мне будет очень неуютно меж тобой и Береном, если ваши клятвы схлестнутся. Но я встану — так должно.
— Да не спеши ты к воротам вперед тарана, — почти возмущенно. — До этого еще дожить надо. Всем дожить.
Это могло прозвучать как угроза, но не прозвучало. Финрод усмехнулся только — немного грустно. Ответа он не услышал — не ответ же это был — но и не настаивал.
— Теперь моя очередь, — Маглор совсем развеселился, как в беззаботной юности «Я первый спросил» — «Нет, я!» — «Ну ладно»… — Так смертный — только повод?
— Я поклялся его отцу…
— Такую клятву можно выполнить и... более формально, что ли. Не рискуя так своей головой…
— Верность не бывает формальной. Когда Барахир примчался мне на помощь — он тоже рисковал немало.
— Он поступил как добрый вассал…
— Как добрый друг, Кано. Он был надежным другом, а я до последнего даже не знал, когда и как он погиб. Берен похож на него — такой же отважный, стойкий и очень живой. Умеет по-настоящему ценить дружбу.
— Я заметил, — фыркнул насмешливо, и только…
— А еще порывистый и безрассудный… Мы тоже когда-то такими были.
Уж точно — были. И наворотили по этому поводу, что не вспоминать бы — только и не забыть.
Финдарато, казалось, разговор завершил — молча смотрел куда-то в огонь и сквозь... Когда заговорил — даже не по себе стало — это продолжение разговора или?..
— Когда я смотрю на Берена, я вижу — каким мог бы быть мой собственный сын. А я был бы счастливым и гордым отцом…
Мог бы быть… Несбывшееся опять подступило слишком близко, сжав горло ледяными пальцами безнадежности. Только Финрод говорил так, будто за несбывшимся видел надежду. А Маглору казалось, что за каждым поворотом тупик.
Потому что в одном нахальный смертный был прав — друзей не «едят».
Кто бы мог подумать, что двое друзей — и прославленных менестрелей, к тому же — не перепоют одного подпевалу из морготова хора, протерявшего ноты еще во времена Айнулиндалэ. Впрочем, какой смысл врать себе — не в нотах же дело. Сначала как раз все получалось, даром, что Финрод пел о благости Валинора и красоте мира, а Маглор — о силе нолдорского воинства, его отваге и готовности сокрушить зло. Более того — песни дополняли друг друга, Тху меж них оказался, как между молотом и наковальней. Как его корчило — царственное же было зрелище! Но Тху не был бы собой, если бы не нашел разлад в музыке. А разлад меж трех домов нолдор пролег слишком давно. Маглор увидел холод и лед Хэлкараксэ, да, слышал и раньше — но увидеть оказалось очень страшно, и еще страшнее — понимать, что обрекал на это своего друга, когда жег корабли. Горло сдавило ледяным спазмом, песня сорвалась. Но звучала вторая песня — теплом. Теплом первого восхода Анар, что встретил ледоходцев на твердой земле. Возможно, именно тогда Финрод простил брата. Так или иначе — тепло растопило лед, Маглор снова пел. Только дальше — хуже. Обратно, еще дальше, во тьму, накрывшую Валинор. И в темноте — факелы, блеск оружия, крики и кровь, залившая причалы Альквалонде. Братоубийца — как клеймо. И так хочется привычно отгородиться от обвинения, закаменеть, сделать вид, что это не о тебе. Пусть вина разъедает душу и с этим приходится жить — никто не узнает. «Вина не на нас — тэлери не оставили нам выбора» — «Мы виноваты!» — стоном оборвалась вторая песня. Арато!
На нем не было крови тэлери — но вину за братоубийство Финрод разделил с родичами. А теперь увидел лишь, как брат отстранился от него и от этой ноши. Слишком много на одного — Финрод рухнул под темными чарами.
Маглор понял — понял, что он сделал. Он пытался держать партию — в одиночку, но ощущение беспомощности и вины нахлынуло разом. За нынешнее — и за былое. Отстранился от Финрода — отпустил Майтимо одного. Не нашел брата — не удержал друга. Испугался, не смог, не успел — прошлое и настоящее смешалось в одном кошмаре. Виноват, кругом виноват.
И это стало бесславным концом поединка.
Саурон немало постарался переделывая — а вернее, портя — подвалы некогда уютного замка под свои нужды. Теперь там хозяйничали орки, и находилось много нехороших инструментов и приспособлений. А еще там — как в предгорьях после текущего пламени, как и после битвы с драконом — сладковато-приторно воняло горелым мясом. Как несложно догадаться — это тоже была не жареная лань. Впрочем, Тху быстро надоело возиться с несговорчивыми новыми пленниками, и их стали попросту убивать — по одному, пока их не осталось трое. Трое живых — и изорванные тела, все еще прикованные к стенам, с вываленными внутренностями и оголенными костями. Можно было закрыть глаза — но воздух все равно оставлял на языке металлический привкус крови. Маглор искал звено послабее в кандалах — просто, чтобы отвлечься, потом пытался сточить его о камень, помогая себе тихонько песнями заклятия для металла. Получалось все равно плохо — видимо, Тху тоже развлекался, заклиная цепи для своих пленников. Кажется, Финрод был занят примерно тем же — вряд ли с большим успехом. А смертный совсем скис — ожидаемо, свои-то страдания и возможная смерть его не пугали, но что будут страдать и умирать за него — это пострашнее будет.
— Адан… — здесь нет места именам, и Финдарато обращается обезличено, но так, что только от его голоса тепло. — Все еще будет хорошо, поверь... ты еще внукам будешь байки рассказывать, как в поход ходил...
— Не смогу, — смертный говорил тихо и как-то очень уж непривычно — неуверенно. — Не получится тут байка, неправильно это — «… вот осталось нас трое…»
«Потому что уже некому над ней посмеяться», — чуть не сказал Маглор, а вслух получилось другое.
— Потому, что счет неправильный. Осталось нас шестеро — мы трое в обнимку с нашими клятвами. И когда нас уже не будет — они все равно останутся, — голос звучал глухо, и посмотреть в глаза Финроду получилось не сразу. — Я ведь просто не смог... не смог выбрать: предать мне Клятву или предать друга, как в Лосгар. И если я о чем-то готов был молить Валар… Единого — то чтобы мне никогда больше не пришлось так выбирать. Я и пошел именно потому, что в походе это могло разрешиться само по себе. Только нет: сейчас от моих решений ничего не зависит… — звякнул кандалами на руках. — А Клятва все равно остается... — голос сошел почти на шепот, но слышен был в каждом уголке камеры. — Эру Всеотец! В вечно длящуюся Тьму ввергни нас, если дела не совершим…
— Молчи! — Финрод вскрикнул, как от боли…
Поздно. Они услышали злорадный хохот. И голос Тху — он звучал за пределами камеры, но слышен был, будто рядом…
— А я-то все думал — что же за менестрель ко мне пожаловал? Как я мог не признать второго сына Феанаро? Как я мог оказаться столь негостеприимен? Но теперь-то я исправлю свою ошибку и буду развлекать тебя, как должно, Макалаурэ. Ты многое сможешь выдержать — как когда-то твой брат. А твои спутники… Они мне более не интересны.
И раньше, чем дверь открылась, Маглор понял — сейчас волк убьет и Арато, и смер... и Берена, оставив феанариона одного на потеху злой воли Тху, и уже даже грозящие пытки не пугали — но вот так отдать друга оказалось немыслимо…
— Не дождешься, тварь! — рыкнул не хуже того волка. Рывок едва не вынес руки из плечей, но то самое стертое звено на цепи со звоном лопнуло — то ли заклял лучше, чем думал, то ли дернул сильнее, чем мог от себя ожидать. И уже не имело значения, что нет оружия и драться придется с огромным зверем — Маглор налетел на него всем телом, пытаясь опрокинуть, ударил по морде железным наручем кандалов — больше ж и нет ничего. Волк заскулил, но тут же сомкнул клыки на предплечье эльда. Хрустнуло... Перекусил? Странно, не болит еще... И вот просто чтобы не дать волку вгрызться еще дальше, Маглор и сам его укусил — за так удобно подставленное горло. Сразу стало тошно — шерсть, гадость... Но он только зубы сжал сильнее, и шкура поддалась — в рот брызнуло что-то солоноватое и горячее, а потом полилось струей. Лицо обдало зловонным дыханием зверя, не из пасти — из дырки в горле, и кровь уже заливала, Маглор захлебывался ею, но грыз упрямо, не обращая внимания, что волк отбивается, с силой молотит лапами по телу. Слабость накатывала, было странно, что его так быстро побили, и страшно — что не удержит и выпустит… Но зверь дернулся в агонии последний раз и замер. Теперь можно было отплеваться от шерсти и выкашлять кровь… Только кашель вдруг скрутил дикой болью во всем теле, и всюду было больно, липко и странно склизко… И еще очень холодно, не так, как раньше — ледяняще просто… Так волк не просто бил — он рвал когтями, и это собственная кровь, и клочья собственной плоти такие скользкие, и болят, кажется, даже те, что уже не при теле… Ниже ребер что-то пульсирует, не хочется даже знать — что именно.
Прикосновение очень осторожное, от него почти не больно даже… Финдарато дотянулся все же, на запястье обрывок цепи — справился. Только ничего уже не получится даже у него… Боль немного уходит, и это очень хорошо — вместо невнятных хрипов получается выдавить слова.
— Арато… я же... выбрал! И это оказалось… легко…
Фэа еще держится за искалеченное тело, но телесный мир уже перестает для нее существовать. Стены будто тают и расступаются, а за ними... Там идет весна, и ручьи журчат в такт ее шагам, и песни птиц приветствуют ее… Песня, голос незнакомый и песня, никогда не слышанная раньше…
— Вы слышите?.. — изумленно и радостно… Хотелось бы, а получается шепотом на последнем выдохе… — Поет кто-то... как же... прекрасно... поет…
Если тебе кажется, что младшие братья уже ничем не могут тебя удивить — не верь уму своему. Именно в этот момент они выкинут что-то такое, что порвешься начетверо в попытках исправить все последствия — а не получится.
Эту нехитрую истину Маэдрос усвоил еще в доме своего отца. И ее же вспоминал, покидая Химринг с тем количеством войска, которое вообще было допустимо увести из крепости. По прибытии в Нарготронд оказалось, что все еще хуже, чем можно было подумать из письма. В ожидании старшего брата сложа руки средненькие не сидели… Как только стало известно, что Маглор ушел с отрядом Финрода... А Маглор свое семейство знал хорошо и озаботился, чтобы узнали не сразу... Ровно с того момента Куруфин и Келегорм делали все, до чего могли додуматься, чтобы не дать Певцу в этом походе погибнуть. Предложение снарядить войско в помощь ушедшим народ Нарготронда встретил крайне холодно — как же, ведь только недавно на Совете говорили о полной бессмыслице, более того — губительности военного похода. Келегорм и Куруфин неоднократно прокляли трусость и нерешительность жителей города, и что с того, что недавно они именно этого и добивались? Попытки прочесать возможные пути отряда силами собственных воинов позволили только поуменьшить в окрестностях количество темных тварей да еще — привести в Нарготронд безумную дориатскую принцессу. По крайней мере, достаточно безумно это все выглядело — дева в лесу, одна, рассказывает о своих видениях, в которых ее возлюбленный-адан (само по себе выглядит наваждением) в плену на Тол-ин Гаурхот. И принцесса шла самолично его спасать — туда, где и общего войска Нарготронда оказалось бы недостаточно. Деве пообещали возлюбленного ее непременно спасти, а потом попросту заперли — чтобы не мешала. То, что Келегорм в нее влюбился беззаветно и без памяти, ничего не меняло даже для него самого — сначала надо было вытащить брата. Разве что, когда послали Тинголу предложение военного союза для штурма Острова — сослались и на возможность другого союза в будущем — с его найденной (и спасенной, конечно же) дочерью. Увы, дипломатия никогда не была сильной стороной средних феанорингов — Тингол от таких предложений пришел в бешенство и в ответ пригрозил войной, если ему дочь не вернут сейчас же немедленно и без всяких условий. По крайней мере, известие о том, что король Фелагунд в плену, расшевелило его подданных — безропотно позволить его растерзать было уж слишком. И Ородрет хотел спасти своего брата ничуть не менее, чем феаноринги — своего. Так что войско для похода на Тол-ин Гаурхот все же собралось. А с учетом воинов Маэдроса — штурм вполне мог увенчаться успехом. Что, правда, еще не значило, что пленники Острова этот штурм переживут.
Только вот в военных делах за принцессой не уследили — она сбежала. И пес Хуан, ранее верный спутник Келегорма, ушел вместе с ней.
Принцесса и пес опередили войско чуть менее, чем на сутки. И крепость пала перед ними. Только спасло это уже не всех.
Маглора похоронили на холме у крепости. Его провожали братья, провожали друзья и войско, так и не успевшее вступить за него в бой. Лютиэн и Финрод пели погребальную песню. Сильные, дивные голоса тоскующими птицами взлетали в небо, скорбными течениями вливались в Сирион, проникали в самые дальние уголки земли и в самое потаенное в душах, выворачивая наизнанку. Маглор бы впечатлился таким дуэтом, возможно — захотел бы спеть с ними… Если бы он мог с ними петь — это была бы совсем другая песня. Изорванное тело скрыли одеждами, а лицо каким-то чудом оказалось почти нетронутым, и даже смерть не исказила его — спокойное, умиротворенное, отстраненное — и только будто озаренное нездешним светом напоследок. Маэдросу не хотелось отводить взгляд от этого лица — слишком скоро его скроет земля — уже навсегда. Но приходилось — Келегорм и Куруфин тоже смотрели на мертвого брата, только руки у них стыли и пальцы побелели на рукоятях мечей. И можно было не сомневаться — кого они хотели бы уложить в могилу рядом, а лучше — подальше, но не затягивая. Смертного, во всем виноватого смертного! Только это было недопустимо. По крайней мере — не сейчас, не при Фелагунде. А может быть — недопустимо вообще. Потому что смертный — казалось бы, ему-то что? — смотрел абсолютно больными глазами, и редкие слезы терялись на заросшем за время плена лице. Кем они стали друг другу там, в подвалах? Как знать — но сейчас это придется уважить.
Последний луч заходящего солнца осветил лицо Маглора, на мгновение странно изменив его — будто очертил скрытую до тех пор улыбку на губах. Так, словно он за гранью смерти узнал что-то важное и обязательно — очень хорошее.
Гасли факелы, погружая присутствующих в темноту, песня разбивалась серебряными каплями и затихала, на свежем холмике земли открывались первые золотистые цветы-звезды.
Свежие боль и горечь утраты не лучшим образом сказываются как на мыслях, так и на словах и поступках. Маэдрос это прекрасно понимал даже тогда, когда от этой боли хотелось то ли убить кого-то, то ли умереть самому. Понимал и Фелагунд, а что же до остальных… Келегорм и Куруфин винили себя — опять, опять не смогли, не поняли, не успели. И это было слишком мучительно, тем более что рядом присутствовали и другие виноватые: помимо смертного, на которого только повод дай — и все шишки полетят, был еще и народ Нарготронда. Тот самый, что оказался слишком труслив, слишком тяжек на подъем и слишком подвержен чужим словам, какая тут разница — чьим? Подданные Фелагунда, счастливые тем, что Король вернулся, искренне оплакивали Лорда-Песнопевца и действительно чувствовали себя несколько виноватыми, но прямых обвинений не потерпели бы. Верные феанорингам и здесь своих Лордов поддержали бы, а это уже почти угроза. Объяснять, что в этой истории никто не был достаточно хорош, сейчас получалось явно не к месту — слишком уж по свежему и больному, и оставалось, как в детстве — за шиворот и по домам. Потому, как только окончилась тризна по погибшим — Маэдрос объявил сбор перводомовцев и общее возвращение в Химринг.
Их провожали, как добрых друзей и союзников, на время позабыв все споры и разногласия. И Маэдрос предпочел «не заметить» и так едва ощутимого общего облегчения от того, что смуте в городе конец — да пусть уже успокоятся. Дориатская принцесса со своим смертным бродили где-то в садах города, никто не мешал им наслаждаться друг другом, Келегорм даже не сделал попытки увидеться с ней напоследок, хотя смотрел мрачно, и даже от вернувшегося Хуана отводил взгляд. Морда у пса была очень виноватая, хотя это получалось и не очень справедливо — уж Хуан-то сделал более, чем возможно было.
Финрод сердечно попрощался и с Маэдросом, с Келегормом и Куруфином — насколько они ему позволили, пообещал уладить разногласия с Тинголом. Только что-то еще в его взгляде было... Больше, чем грусть расставания, больше, чем не угасшая еще скорбь…
Знал ли он уже тогда, что поход за Сильмариллом еще не окончился?
Так или иначе, обещание правитель Нарготронда сдержал — отправил брата с посольством в Дориат, кроме множества извинений снабдив его и дарами Владыке — ожерельицами поблескучее из собственной сокровищницы. Посольство вернулось в срок, Ородрет был даже достаточно любезен, чтобы копию ответа Тингола отправить в Химринг. Владыка Дориата сообщал, что оскорбление, полученное от Лордов Первого дома простил (уже смешно), а когда увидит свою дочь снова в отчем доме — готов и рассмотреть кандидатуру зятя, одного или второго — за кого там дорогой родич хлопочет?
Только вот к тому моменту и родич, и дочь уже были на полпути к Ангбанду. Наверное — как раз догнали возможного зятя, решившего на этот раз для разнообразия пойти убиваться о свою клятву в одиночку. Ородрет об этом не знал… Собственно — тогда еще никто не знал.
Известие о том, что Сильмарилл в Дориате, по неожиданности оказалось подобно горной лавине, а по смертоносности — грозило и превзойти.
Потому что пробудилась Клятва.
Потому что Тингол… А что еще Крот бы ответил? Что слишком много потерял, чтобы отказаться от полученного утешения — Камня. Потеря Первого дома будто и не существовала, не помнилась. Справедливости ради — Фелагунд не забыл, пытался на что-то уговорить несговорчивого родича и добился ровно одного: ранее будучи желанным гостем в Дориате, он таковым быть перестал. Стоило ли «объяснить» Тинголу, что он неправ? Троица средних на том и настаивала, близнецы тоже поддерживали... А Маэдрос вспоминал Альквалондэ..
И почему-то казалось, что Маглор сейчас был бы против.
В конце концов, было и кое-что поважнее. Берен, Лютиэн и Финрод дошли до Ангбанда и вернулись с Сильмариллом. Значит — это возможно, Моргот уязвим. Собрать союз на битву с Ангбандом было куда более достойной задачей. А Тингол — да пусть себе потешится. Тингол и от войны предпочел спрятаться, запретил выходить своим воинам. Но был Фингон — добрый друг и ныне Верховный Король. Были гномы Белегоста и Ногрода, эдайн Домов Хадора и Халет, истерлинги — ныне вассалы Карантира и самого Маэдроса. И был союзный Нарготронд — как его король умудрился поднять на битву свой не особо храбрый народ, осталось маленькой тайной Фелагунда. Собранный Союз дарил надежду на победу.
Предательство пришло, откуда совсем не ожидалось.
Что вассалы его брата — люди весьма дикого и необузданного нрава, Маэдрос знал и так. Что они додумаются до грабежа и смертоубийства на земле Таргелиона — оказалось весьма неожиданным. Как и то — кто стал их жертвами, уж кого здесь и сейчас не ждали точно, и если б вастаки успели спрятать тела, как собирались… Не успели. Не потребовалось и долгого разбирательства, чтобы узнать — кто убил, кто приказал, а кто просто знал и покрывал. А дальше Маэдросу пришлось приехать самому, чтобы рассудить это дело — потому что слишком оно его касалось, потому что так или иначе — он терял кого-то из союзников в предстоящей битве.
Убитые оказались наугрим из Ногрода. И убили их за золото.
Улфанг даже и не отрицал сделанного. Больше старался пояснить, что коротышки сами виноваты — примчались, как оглашенные, разговаривали грубо, заплатить за проход через земли Лорда не захотели, а на повторное требование сами за оружие и схватились — да кто бы им позволит тут побоище устраивать. Никакой платы за проход Карантир никогда не брал на самом-то деле, и это явно говорило не в пользу истерлингов. Но вот все остальное… Погибшие и правда выглядели странно потрепанными, будто пробивались сюда сквозь полчища Севера. Только никаких ангбандских тварей на их дороге не было — уж Маэдросу ли не знать. И золото, из-за которого все и случилось — просто небрежно сваленное насыпью в грубые мешки, слитки вперемешку с украшениями тонкой работы. И больше никаких припасов — как так? Совершенно не похоже на торговые караваны из Ногрода со всем их снабжением. Совершенно не похоже на то, как подгорные мастера перевозят свои изделия — каждое отдельно завернуто и бережно уложено. Так что же это было — и спросить уже не у кого, и доказательств нет, а подозрительно…
И Улфанг сразу понял, почему колеблется высокий Лорд в своем решении — и умасливал еще более старательно.
— Сами эти недорослики разбойники. А золото пополнит сокровищницу нашего Лорда, мы же не себе, вот даже колечки принесли…
Колечки! От гнева даже в глазах потемнело — Маэдрос понял, что не так показалось ему в мертвых телах. Их руки были искалечены не случайно в бою — пальцы отрубили намеренно, уже мертвым, «колечки» снять. Перед глазами слишком живо стали размочаленные культи, белеющие обломки костей в бескровных ранах — затошнило даже… И это ему предлагают?
— Убирайся, пока жив еще! — холод в голосе феаноринга мог бы поспорить со льдами Хэлкараксе. — И убийц своих прихвати с собой! — посмотрел на толпу зрителей, тех из истерлингов, кто не причастен был непосредственно. — Кто с ними хочет — я не держу.
Многие решили уйти с изгнанным вождем, некоторые оставались. Не то чтобы Карантир был этому всему рад — но и с приговором был согласен.
— А золото куда? — спросил один из остающихся. — В сокровищницу замка али собрать — с собой заберешь, высокий Лорд?
Надо же — и эти туда же! Ну уж нет…
— Мне не нужны сокровища, запятнанные кровью. В реку их — вода очистит. Если же найдутся родичи убитых — я сам заплачу им виру, — и веско. — Таково мое решение.
Никто и не спорил. Только прощальный взгляд Улфанга ничего хорошего не обещал.
Истерлинги воины неплохие. С нолдор, что обучались бою столетиями, не сравнить, конечно, но если нападающих больше, и если в таком месте, где казалось, сама тропа и лес позаботились об удобстве засады.. то в итоге получалось – лучшие боевые навыки нолдор их сейчас не спасут. Где-то по леву руку река, слышно по крикам бакланов, и даже не глядя, видится, как они охотятся на рыбешек, как высверкивает на солнце серебром и золотом чешуя. Река могла бы стать спасением – да не пробиться. И подмоги не дозваться – если призыв рога и услышат – не успеют. Красивое место, чтобы умереть – но и досадное немного: такой светлый, даже пронизанный солнцем лес, мирный – почти как в Амане, орков отсюда столетия, как выбили и не пускали – потому Маэрос и считал возможным отправиться с малым отрядом в сопровождении. Так то орки, а это – бывшие союзнички, чтоб им пусто. Улфанг решил отыграться, отомстить. А может и не просто отомстить – люди его наседают настойчиво, но не жестко, живыми хотят взять. Не для себя же Улфанг так старается - неужели, нового хозяина нашел? А может и ранее не Карантиру был верен? Есть тот, кто хотел бы заполучить старшего Лорда дома Феанора – только не дождется. Хватит, напробовался уже, в этот раз – только Чертоги.
Пожалуй, и удалось бы – теряя людей, истерлинги атаковали все более жестко, а когда в неосторожной атаке полег – тот и вовсе «нежности» прекратил, и рвался только убить. Поредевшая свита Маэдроса его бы уже не остановила..
Остановили стрелы – очередная неожиданность за сегодняшний день. И они точно не принадлежали воинам Карантира. Истерлинги удивиться успели не все – некоторые в мгновении ока превратились в ежей.. мертвых таких ежей. Кто выжил – смог увидеть нового противника – отряд зеленых эльфов. Эти то здесь откуда? Не Таргелион – а проходной двор просто таки. А вот предводитель их эльфом как раз не был – ростом то дотянул, но плотный слишком, могучий, что видно даже под доспехом. А еще – он тоже сражался левой рукой. Хорошо сражался, Улфанг мог бы засвидетельствовать.. в Чертогах - предъявив рану под самым сердцем.
Оставшись без вождя, истерлинги сопротивлялись уже едва-едва. Сложить оружие не додумались – не успели, может быть – слишком уж злы на них были нолдор за свои потери. Тогда воины занялись помощью раненым, а предводители отрядов могли наконец-то поприветствовать друг друга… и познакомиться – Маэдроса все эти загадки уже порядком утомили. Только вот предводитель лесных не спешил: отстегнул щит сперва – Маэдрос привычно отметил, что крепления для культи можно было бы сделать удобнее.. и вместе с этим – понял, узнал, хоть смертные еще и не снял шлем, хоть и изменился за прошедшее время – смертный же..
- Приветствую тебя, Берен. – удалось даже справиться с голосом, чтобы не дрожал от нахлынувших воспоминаний – от ненависти. – Ты вовремя, должен сказать. Благодарю.. – даже на этом слове получилось не дрогнуть. А смертный вздрогнул едва заметно – благодарности не ожидал.
- Приветствую, Лорд Маэдрос. – так же почти ровно. – Не ожидал вас тут встретить, но рад, что успел. Должен был успеть.
Со стороны это могло выглядеть, как обмен любезностями.. но они то оба знали – о каких долгах речь.
- Неожиданно. – согласился. – И я хотел бы знать, что за неожиданность привела тебя сюда. – а это уже даже не вопрос, а требование..
- Месть. – ответил просто, но с таким чувством.. даже подумалось – не позавидуешь тому, на кого оно направлено.. – Я искал убийц своего тестя.
Тестя? Владыки Тингола? Впрочем, понятно – плевать смертному, кто там Владыка. У его возлюбленной супруги убили отца – и вот это действительно важно.
- Владыку Тингола убили? Кто и почему? – не то, чтобы правда жаль.. но это все же Дориат.. внезапно оказавшийся не таким уж и безопасным.
- Наугрим Ногрода. – как бы хотелось, чтобы смертный шутил – но это совсем не шутки. – Когда-то Владыка Тингол получил от короля Фелагунда дар – ожерелье Наугламир.
Это-то Маэдрос помнил, даже помнил – за что Крота так одарили.. не к добру получилось – как смертный рассказывает. Хотя какое там от Крота добро, это ж надо додуматься: украсить полученное ожерелье – Камнем.
- Чужим! – резко и яростно. – Чужим Камнем, слышишь, смертный!..
- Не нужно так. – Берен говорил тихо и горько. – Тингол уже держит ответ в Чертогах. А наугрим.. мы их догнали у реки Аскар – там теперь могила короля Ногрода и многих его подданных, и там теперь проклятое золото из сокровищницы Дориата…
Еще лучше. О союзе с наугрим Ногрода можно забыть. Но Камень!
- Наугламир тоже там, ты хочешь сказать?
— Нет, мы не нашли его. Где-то десятку наугрим удалось уйти, они унесли ожерелье. На какое-то время мы потеряли их следы, но выслеживали почти до Таргелиона. А там обнаружили место боя, свежие могилы — и ни следа сокровищ. — Берен твердо посмотрел в глаза Маэдросу. Получилось — как равному, несмотря на разницу в росте. — Если Камень утерян — это моя вина.
Маэдрос засмеялся, коротко и зло… Так смеются, когда впору рыдать — да гордость не позволит.
— Не твоя! Я сам, все сам…
Вот оно значит как: наугрим, сокровища — обагренные кровью — не единожды. Сам так решил, сам отказался, сам себя проклял, обрек Вековечной Тьме. Отчаянье сдавливало виски, как обручем — времени может оказаться всего ничего. Передать командование войском Морьйо — он справится. И уходить — на Севере достаточно тварей, чтобы погибнуть в бою с ними — пока не погубил всех, кто рядом.
Гибель и Вековечная Тьма почему-то не спешили. Был все тот же ясный день, все так же лучи Анар пробивались сквозь листву и бликовали на волнах реки, все так же орали птицы, носясь над волнами и выхватывая рыбу из воды.
Крупный баклан — вожак, может быть — с усилием выбросил свою сверкающую добычу на песок, клюнул — и недовольно заверещал — невкусно. Эльдар он не боялся совершенно, наоборот — бочком-бочком подошел поближе и завопил еще громче и требовательнее: смотрите, мол, какая гадость попадается доброму рыболову — чуть клюв не сломал! Может, покормите по этому поводу?
— Конечно покормим, замечательный ты птиц, — ответил Берен. Удивления он и не скрывал. — Видал я орлов — вестников Судьбы, но чтобы баклан!..
Вот Маэдрос не ответил… Ошеломленный и счастливый, он сейчас вообще ничего не замечал, кроме лежащего на песке гномьей работы ожерелья с огромным, сверкающим камнем…
Открыть все MORE
И соответственно, моя законная ачивка.